На машине забвения,
еще до рассвета,
на транзитной станции,
он решил продолжать ехать.
Рун-Рун ушел на Север.
И я не знаю, когда он вернется.
Наверное, он вернется на день рождения
нашего одиночества.
А через три дня - письмо,
с коралловыми буквами,
оно говорит мне, что его поездка
становится все длиннее и длиннее.
Он уехал из Антофагаста,
не оставляя следов,
и рассказал о приключении,
что сейчас произойдет.
Ой-ё-ёй мне.
Посреди толпы,
с которой ему пришлось столкнуться,
в пути по вине
последнего урагана,
на сломанном мосту
где-то под Вайенаром,
с крестом на плече,
Рун-Руну пришлось его пересечь.
Рун-Рун продолжил свой путь,
и прибыл в Тамаругал.
Сидя на камне,
он начал бубнить бессвязно,
об этом и о том.
О "никогда", о "также",
о том, что жизнь - это ложь,
и о том, что смерть так реальна.
Ой-ё-ёй мне.
Дело всё в сумке,
где он начал рыться.
Достал бумагу и чернила,
возможно, еще воспоминание.
Без печали и без радости,
без славы и без милосердия,
без гнева и горечи,
без желчи и свободы.
Пустой, как дыра
в этом земном мире.
Рун-Рун отправил свое письмо,
просто по привычке.
Рун-Рун уехал на Север,
пока я оставалась на юге,
а между нами - пропасть,
пропасть без музыки и света.
Ой-ё-ёй мне.
Календарь проигрывает
колесам поезда,
числа года
по краю трассы.
Больше вращения железных колес,
больше облаков в месяц,
дольше дороги,
больше горечи последствий.
Рун-Рун ушел на Север.
Что вы можете поделать?
Такова жизнь, значит.
Шипы Израиля,
распятая любовь,
венец презрения,
гвозди мученичества,
уксус и желчь.
Ой-ё-ёй мне.