Пустынный бриз свечу колышет –
Запляшут буквы на листке поблекшем,
Здесь бьются «головы горячие» средь тьмы,
Горит кустарник, тлеет пепел, головешки,
И углем разгораются слова пророка –
О чудесах и вере во спасенье.
Кишели пред рассветом тени, таяла роса;
С восходом мир в движение приходит,
Дым ненадолго повисает на колючках,
Где куропатка крик поднимет,
заяц сиганет из норки.
Мелькают здесь и там фигуры чьи-то,
Где раскален песок, а камень – бритва.
Что оставалось поколению «без шансов»,
Цветы в корзинки собиравшему в итоге,
Чей запах лепестков в себе лишь нес
Воспоминанья о дамасской розе?
На заднем сиденье машины, что скачет
На каждом ухабе по темной дороге –
К огням городским, в кофе-бары – под песни из радио
Едут; тот пятничный вечер
Сердца ворожит и печали уносит;
Забылись, отдавшись на волю судьбы и мечтам молодым.
Расстегнута блузка, открыта ключица;
И, в зеркальце глядя, подкрасит улыбку,
По платью рукой проведя, обернется –
Но взгляд осужденья её не коснется.
И движется смело в толпе суетливой:
Ведь тут раствориться ей – плевое дело;
Её, окрыляя, наверх поднимают
Горячие ритмы пульсации ночи.
Но так не расслышав растущую бурю –
То крики во тьме, шепоток в закоулках, –
Во власти теченья, вливается в гущу людскую;
И грудью вдыхает ветра перемены
С пьянящей надеждой к свободе;
Навернуты слезы: оставив огни за собою,
Ступает во тьму.
Юбки свои завернула в бумагу
И аккуратно сложила в пакет.
Туфли в коробках, застегнута блузка,
Спрятано сердце от нынешних бед.
И грудью вдыхая ветра перемены
С пьянящей надеждой к свободе,
Во власти теченья, вливается в гущу людскую.
Пестрили «протестом» в царапинах стены,
Но авторов их, что тогда вдохновляли
«Борцов» из сети, – уж давно как не стало:
«Предстали» в постели, уснули в мундирах
У входа в подвал, на посту, от «крупинок»
С верхушек заснеженных Антиливана,
Что саваном тихим укрыли поля смертной брани,
Дамасские розы.
Люди безвольно сбиваются в «серое» стадо,
Страхом пропитаны стены пещер для закланья,
Головы мертвых заборы собой украшают,
Где на столбах среди площади трупы качались.
В «час тишины» вылетают цинично ракеты,
Мирные цели бомбя в бесконечной войне.
И в окруженье районы берет артиллерия –
Ящик Пандоры откроют, кружа, вертолеты.
Чтоб уничтожить остатки живых,
На горизонте сверкая, дождутся приказа –
С ревом обрушится кара «крылатых убийц»:
Адской симфонией и какофонией
К бойне, доносится вниз
Ярость атак их с небес первозданных
До ошарашенных жертв.
Очнулась в разрушенном мире средь груды камней –
Чужда ей картина; обрывками память;
И мрачною тенью бредет по ландшафту
В компании призраков, – знала их раньше;
Плутает в ущельях в кольце лабиринта,
Где свалены горы скелетов;
Затянуто небо от смога и праха.
Собой ослепивший, пролился с небес,
Что жизнь изменил навсегда её, Свет;
Здесь не с кем остаться: все рухнуло, – дальше
Придется идти ей: без крова, еды, без воды, без тепла.
В борьбе выживая,
Ступает по краю, от снайперской мушки петляет;
Но времени мало.
Ждала всё виденья, как свыше ответа – где выход
Из этой пустыни оживших проклятий;
Напротив же – после бомбежки – на ржавом балконе,
Вниманье привлек к себе яркий осколок –
Дыхнул ароматом нежнейших бутонов
Он розы дамасской.
Цветы все разброшены, вырваны, сломаны, – этот же Хочет цвести!
С любовью обхватит рука черенки,
Их влагой насытит кулак –
Чтоб в поисках нового дома продолжить свой путь,
Где сможет расцвесть и ожить.
Тщетно сражаются «дворники»
С пыльными бурями;
Ритм их размеренный, качка в автобусе –
Действуют временным успокоением,
В сон погружая её.
Следуя давними, тайными тропами,
Через долины всё едут они –
Звезды зажглись фонарями; но мучал лишь
Груз её прошлого – хроника тьмы.
За переправу, за цену немалую,
Было заплачено «черным» дельцам:
Весь их товар – обещанья лукавые, –
Вслед же за ней обращают глаза,
Как к побережью, к заброшенной бухте, скрытой от всех, отправлялась она.
А под ногами песок размывается,
Волны, разлившись по лунному берегу,
В танце лодыжек касаются.
Дальше, с отливом в поток вовлеченная,
Перенесется на гребне могучей волны –
В лодку, забитую доверху,
«Ждавшие» руки помогут ей сесть и уплыть.
Смотрится в ночь, там, где черное море
За горизонтом скрывается.
И позади, вдалеке, оставляет всё
Прошлое, в миг, когда нежно сжимает тот
Сверток вощеный, хранивший её
Корни, наследие, стебли… судьбу.