...Когда я об стену разбил лицо и члены
И все, что только было можно, произнес,
Вдруг - сзади тихое шептанье раздалось:
"Я умоляю вас, пока не трожьте вены.
При ваших первах и при вашей худобе
Не лучше ль - чаю? Или - огненный напиток ...
Чем учинять члеповредительство себе -
Оставьте что-нибудь нетронутым для пыток".
Он сказал мне: Приляг,
Успокойся, не плачь!"
Он сказал: "Я не врач -
Я твой верный палач.
Уж не за полночь - за три, -
Давай отдохнем:
Нам ведь все-таки завтра
Работать вдвоем ..."
Чем черт не шутит - может, правда выпить чаю,
Раз дело приняло подобный оборот?
"Но только, знаете, весь ваш палачий род
Я, как вы можете представить, презираю!"
Он попросил: "Не трожьте грязное белье,
Я сам к палачеству пристрастья не питаю,
Но вы войдите в положение мое:
Я здесь на службе состою, я здесь пытаю.
Молчаливо, прости,
Счет веду головам,
Ваш удел - не ахти,
Но завидую вам.
Право, я не шучу -
Я смотрю делово:
Говори - что хочу,
Обзывай хоть кого ..."
Он был обсыпан белой перхотью как содой,
Он говорил, сморкаясь в старое пальто:
"Приговоренный обладает как никто
Свободой слова - то есть подлинной свободой".
И я избавился от острой пеприязни
И посочувствовал дурной его судьбе.
Спросил он: "Как ведете вы себя на казни?"
И я ответил: "Вероятно, так себе ...
Ах, прощенья прошу, -
Важно знать палачу,
Что когда я вишу -
Я ногами сучу.
Кстати, надо б сперва,
Чтоб у плахи мели, -
Чтоб, упавши, глава
Не валялась в пыли".
Чай закипел, положен сахар по две ложки.
"Спасибо ..." - "Что вы! Не извольте возражать!
Вам скрутят ноги, чтоб сученья избежать.
А грязи нет - у нас ковровые дорожки".
"Ах, да неужто ли подобное возможно!" -
От умиленья я всплакнул и лег ничком, -
Потрогав шею мне легко и осторожно,
Он одобрительно поцокал языком.
Он шепнул: "Ни гугу!
Здесь крутом - стукачи,
Чем смогу - помогу,
Только ты не молчи,
Стану ноги пилить -
Можешь ересь болтать, -
Чтобы казни отдалить,
Буду дальше пытать".
Не ночь пред казнью - а души отдохновенье, -
А я уже дождаться утра не могу,
Когда он станет жечь меня и гнуть в дугу,
Я крикну весело: "Остановись, мгновенье!"
И можно музыку заказывать при этом -
Чтоб стоны с воплями остались на губах, -
Я, признаюсь, питаю слабость к менуэтам,
Но есть в коллекции у них и Оффенбах.
"Будет больно - поплачь,
Если невмоготу", -
Намекнул мне палач.
"Хорошо, я учту".
Подбодрил меня он,
Правда, сам загрустил:
"Помнят тех, кто казнен,
А не тех, кто казнил".
Развлек меня про гильотину апекдотом,
Назвав ее карикатурой на топор.
"Как много миру дал голов французский двор!" -
И посочувствовал убитым гугенотам.
Жалел о том, что кол в России упразднен,
Был оживлен и сыпал датами привычно.
Он знал доподлинно - кто, где и как казнен,
И горевал о тех, над кем работал лично.
"Раньше, - он говорил, -
Я дровишки рубил, -
Я и стриг, я и брил,
И с ружьишком ходил, -
Тратил пыл в пустоту
И губил свой талант, -
А на этом посту -
Повернулось на лад".
Некстати вспомнил дату смерти Пугачева,
Рубыл - должно быть, для наглядности - рукой,
А в то же время знать не знал, кто он такой, -
Невелико образованье палачово.
Парок над чаем тонкой змейкой извивался ...
Он дул на воду, грея руки о стекло, -
Об инквизиции с почтеньем отозвался,
И об опричниках - особенно тепло.
Мы гоняли чаи, -
Вдруг палач зарыдал:
Дескать, жертвы мои -
Все идут на скандал.
"Ах вы тяжкие дни,
Палачова стерня!
Ну за что же они
Ненавидять меня!"
Он мне поведал назначенье инструментов, -
Все так нестрашно, и палач - как добрый врач.
"Но на работе до поры все это прячь,
Чтоб понапрасну не нервировать клиентов.
Бывает, только его в чувство приведешь,
Водой окатишь и поставишь Оффенбаха -
А он примерится, когда ты подойдешь,
Возьмет и плюнет, - и испорчена рубаха! "
Накричали речей
Мы за клан палачей,
Мы за всех палачей
Пили чай - чай ничей.
Я совсем обалдел,
Чуть не лопнул крича -
Я орал: "Кто посмел
Обижать палача! .."
...Смежила веки мне предсмертная усталость,
Уже светало - наше время истекло.
Но мне хотя бы перед смертью повезло:
Такую почь провел - не каждому досталось!
Он пожелал мне доброй ночи на прощанье,
Согнал назойливую муху мне с плеча ...
Как жаль - недолго мне хранить воспомнинанье
И образ доброго, чудного палача!