Памяти Осипа Мандельштама [Pamyati Osipa Mandelʹshtama] lyrics

В том времени, где и злодей -

лишь заурядный житель улиц,

как грозно хрупок иудей,

в ком Русь и музыка очнулись.

Вступленье: ломкий силуэт,

повинный в грациозном форсе.

Начало века. Младость лет.

Сырое лето в Гельсингфорсе.

Та - Бог иль барышня? Мольба -

чрез сотни вёрст любви нечеткой.

Любуется! И гений лба

застенчиво завешен чёлкой.

Но век желает пировать!

Измученный, он ждет предлога -

и Петербургу Петроград

оставит лишь предсмертье Блока.

Знал и сказал, что будет знак

и век падет ему на плечи.

Что может он? Он нищ и наг

пред чудом им свершенной речи.

Гортань, затеявшая речь

неслыханную,- так открыта.

Довольно, чтоб ее пресечь,

и меньшего усердья быта.

Ему - особенный почёт,

двоякое злорадство неба:

певец, снабженный кляпом в рот,

и лакомка, лишенный хлеба.

Из мемуаров: "Мандельштам

любил пирожные". Я рада

узнать об этом. Но дышать -

не хочется, да и не надо.

Так значит, пребывать творцом,

за спину заломившим руки,

и безымянным мертвецом

всё ж недостаточно для муки?

И в смерти надо знать беду

той, не утихшей ни однажды,

беспечной, выжившей в аду,

неутолимой детской жажды?

В моём кошмаре, в том раю,

где жив он, где его я прячу,

он сыт! А я его кормлю

огромной сладостью. И плачу.