Однажды я, накушавшись от пуза,
Дурной и красный словно из парилки,
По кабакам в беспамятстве кружа,
Очнулся на коленях у француза, -
Я из его тарелки ел без вилки -
И тем француза резал без ножа.
Кричал я: "Друг! За что боролись?!" - Он
Не разделял со мной моих сомнений, -
Он был напуган, смят и потрясен
И пробовал согнать меня с коленей.
Не тут-то было! Я сидел надежно,
Обняв его за тоненькую шею,
Смяв оба его лацкана в руке, -
Шептал ему: "Ах, как неосторожно:
Тебе б зарыться, спрятаться в траншею -
А ты рискуешь в русском кабаке!"
Он тушевался, а его жена
Прошла легко сквозь все перипетии, -
Еще бы - с ними пил сам Сатана! -
Но добрый, ибо ролом из России.
Француз страдал от недопониманья,
Взывал ко всем: к жене, к официантам, -
Жизнь для него пошла наоборот.
Цыгане висли, скрипками шаманя,
И вымогали мзду не по талантам, -
А я совал рагу французу в рот.
И я вопил: "Отец мой имярек -
Герой, а я тут с падалью якшаюсь!" -
И восемьдесят девять человек
Кивали в такт, со много соглашаясь.
Калигулу ли, Канта ли, Катулла,
Пикассо ли?! - кого еще, не знаю, -
Европа предлагает невпопад.
Меня куда бы пьянка ни метнула -
Я свой Санкт-Петербург не променяю
На вкупе все, хоть он и - Ленинград.
В
мне одному немую
тишину
Я убежал до ужаса тверезый.
Навеки потеряв свою жену,
В углу сидел француз, ронял слезы.
Я ощутил намеренье благое -
Сварганить крылья из цыганской шали,
Крылатым стать и недоступным стать, -
Мои друзья - пьянющие изгои -
Меня хватали за руки, мешали, -
Никто не знал, что я умел летать.
Через "пежо" я прыгиул на Faubourg
И приобрел повторное звучанье, -
На ноте до завыл Санкт-Петербург -
А это означало: до свиданья!
Мие б - во моим мечтам - в каменоломню:
Так много сил, что все претаскаю -
Таскал в России - грыжа подтвердит.
Да знали б вы, что я совсем не помню,
Кого я бью по пьянке и ласкаю,
И что плевать хотел на interdite.
Да, я рисую, трачусь и кучу,
Я даже чуть избыл привычку лени.
... Я потому французкий не учу -
Чтоб мне они не сели на колени.