Перед рассветом на их стороне обычно тишина.
Под вуалью тумана позвякивает 8-ой казачий полк.
И всю ночь иней камуфлирует мою шинель
под полеглый берест.
Вопреки всему, я и это письмо пошлю.
Знаю, что имя и адрес - неизвестны,
пока болван-почтальон не сообразит,
кто ждёт письмо с фронта, и какую хорошую весть.
Ты только знай, что на фотокарточке
вокруг ухоженный пейзаж Галиции.
Но покоя нет ни секунды, всё живое стреляет в нас,
фотограф единственный пули экономит.
Капитан как безумец сыпет свинец,
фотограф иногда с насыпи едва слезает.
На поднявшейся Висле солдаты скопились,
и все мы в мыслях далеко отсюда.
В сумерки на их стороне обычно печаль.
И грустит "Одинокая"*, как раненный журавль.
Но потом затихает, когда её успокоит водка,
неожиданно.
Под моей шапкой резвятся львы,
во сне ты вяжешь мне белый шарф для маскарада.
И вся пряжа путается, когда тебя я обнимаю сзади,
как виолончель.
Ты только знай, что Луна в проводах,
звучит вечерний звон Галиции.
И пусть небеса не обижаются на меня,
но ты - единственное, чему я молюсь.
Беспокоится буду уж я, а тебе - не нужно.
Да только захоти я, сто раз уже мог бы погибнуть.
Пока потечёт Висла вспять, без смысла,
и полетят стаи мокрых птиц далеко.