(Речка, кругом широкие долины, курган,
на берегу издохший конь лежит близ кургана,
и вороны летают над ним. Всё дико).
Азраил (сидит на кургане)
Дождуся здесь; мне не жестка
Земля кургана. Ветер дует,
Серебряный ковыль волнует
И быстро гонит облака.
Кругом всё дико и бесплодно.
Издохший конь передо мной
Лежит, и коршуны свободно
Добычу делят меж собой.
Уж хладные белеют кости,
И скоро пир кровавый свой
Незваные оставят гости.
Так точно и в душе моей:
Всё пусто, лишь одно мученье
Грызет ее с давнишних дней
И гонит прочь отдохновенье;
Но никогда не устает
Его отчаянная злоба,
И в темной, темной келье гроба
Оно вовеки не уснет.
Всё умирает, всё проходит.
Гляжу, за веком век уводит
Толпы народов и миров
И с ними вместе исчезает.
Но дух мой гибели не знает;
Живу один средь мертвецов,
Законом общим позабытый,
С своими чувствами в борьбе,
С душой, страданьями облитой,
Не зная равного себе.
Полуземной, полунебесный,
Гонимый участью чудесной,
Я всё мгновенное люблю,
Утрата мучит грудь мою.
И я бессмертен, и за что же!
Чем, чем возможно заслужить
Такую пытку? Боже, боже!
Хотя бы мог я не любить!
Она придет сюда, я обниму
Красавицу и грудь к груди прижму,
У сердца сердце будет горячей;
Уста к устам чем ближе, тем сильней
Немая речь любви. Я расскажу
Ей всё и мир и вечность покажу;
Она слезу уронит надо мной,
Смягчит творца молитвой молодой,
Поймет меня, поймет мои мечты
И скажет: как велик, как жалок ты.
Сей речи звук мне будет жизни звук
И этот час последний долгих мук.
Клянусь воспоминание об нем
Глубоко в сердце схоронить моем.
Хотя бы на меня восстал весь ад.
Тот угол, где я спрячу этот клад,
Не осквернит ни ропот, ни упрек,
Ни месть, ни зависть; пусть свирепый рок
Сбирает тучи, пусть моя звезда
В тумане вечном тонет навсегда,
Я не боюсь; есть сердце у меня
Надменное и полное огня,
Есть в нем любви ее святой залог,
Последнего ж не отнимает бог.
Но слышен звук шагов, она, она.
Но для чего печальна и бледна?
Венок пестреет над ее челом,
Играет солнце медленным лучом
На белых персях, на ее кудрях —
Идет. Ужель меня тревожит страх?
(Дева входит, цветы в руках и на голове, в белом платье,
крест на груди у нее).
Дева
Ветер гудёт,
Месяц плывет,
Девушка плачет,
Милый в чужбину скачет.
Ни дева, ни ветер
Не замолкнут;
Месяц погаснет,
Милый изменит.
Прочь печальная песня.
Я опоздала, Азраил.
Так ли тебя зовут, мой друг?
(Садится рядом).
Азраил. Что до названия? Зови меня
твоим любезным, пускай твоя любовь заменит
мне имя, я никогда не желал бы иметь другого.
Зови, как хочешь, смерть — уничтожением,
гибелью, покоем, тлением, сном — она всё
равно поглотит свои жертвы.
Дева. Полно с такими черными мыслями.
Азраил. Так, моя любовь чиста, как
голубь, но она хранится в мрачном месте,
которое темнеет с вечностью.
Дева. Кто ты?
Азраил. Изгнанник, существо сильное
и побежденное. Зачем ты хочешь знать?
Дева. Что с тобою? Ты побледнел
приметно; дрожь пробежала по твоим членам,
твои веки опустились к земле. Милый, ты
становишься страшен.
Азраил. Не бойся, всё опять прошло.
Дева. О, я тебя люблю, люблю больше
блаженства. Ты помнишь, когда мы встретились,
я покраснела; ты прижал меня к себе, мне было
так хорошо, так тепло у груди твоей. С тех пор
моя душа с твоей одно. Ты несчастлив, вверь мне
свою печаль, кто ты? откуда? ангел? демон?
Азраил. Ни то, ни другое.
Дева. Расскажи мне твою повесть; если ты
потребуешь слез, у меня они есть; если потребуешь
ласки, то я удушу тебя моими; если потребуешь
помощи, о возьми всё, что я имею, возьми мое
сердце и приложи его к язве, терзающей твою душу;
моя любовь сожжет этого червя, который гнездится
в ней. Расскажи мне твою повесть!
Азраил. Слушай, не ужасайся, склонись
к моему плечу, сбрось эти цветы, твои губы
душистее. Пускай эти гвоздики, фиалки унесет
ближний поток, как некогда время унесет твою
собственную красоту. Как, ужели эта мысль
ужасна, ужели в столько столетий люди не могли
к ней привыкнуть, ужели никто не может пользоваться
всею опытностию предшественников? О люди! вы жалки,
но со всем тем я сменял бы мое вечное существованье
на мгновенную искру жизни человеческой, чтобы
чувствовать хотя всё то же, что теперь чувствую,
но иметь надежду когда-нибудь позабыть, что я жил и
мыслил. Слушай же мою повесть.
Рассказ Азраила
Когда еще ряды светил
Земли не знали меж собой,
В те годы я уж в мире был,
Смотрел очами и душой,
Молился, действовал, любил.
И не один я сотворен,
Нас было много; чудный край
Мы населяли, только он,
Как ваш давно забытый рай,
Был преступленьем осквернен.
Я власть великую имел,
Летал, как мысль, куда хотел,
Мог звезды навещать порой
И любоваться их красой
Вблизи, не утомляя взор;
Как перелетный метеор,
Я мог исчезнуть и блеснуть
Везде мне был свободный путь.
Я часто ангелов видал
И громким песням их внимал,
Когда в багряных облаках
Они, качаясь на крылах,
Все вместе славили творца,
И не было хвалам конца.
Я им завидовал: они
Беспечно проводили дни,
Не знали тайных беспокойств,
Душевных болей и расстройств,
Волнения враждебных дум
И горьких слез; их светлый ум
Безвестной цели не искал,
Любовью грешной не страдал,
Не знал пристрастия к вещам,
Он весь был отдан небесам.
Но я, блуждая много лет,
Искал чего, быть может, нет:
Творенье, сходное со мной,
Хотя бы мукою одной.
И начал громко я роптать,
Мое рожденье проклинать,
И говорил: всесильный бог,
Ты знать про будущее мог,
Зачем же сотворил меня?
Желанье глупое храня,
Везде искать мне суждено
Призрак, видение одно.
Ужели мил тебе мой стон?
И если я уж сотворен,
Чтобы игрушкою служить,
Душой бессмертной, может быть,
Зачем меня ты одарил?
Зачем я верил и любил?
И наказание в ответ
Упало на главу мою.
О, не скажу какое, нет!
Твою беспечность не убью,
Не дам понятия о том,
Что лишь с возвышенным умом
И с непреклонною душой
Изведать велено судьбой.
Чем дольше мука тяготит,
Тем глубже рана от нее;
Обливши смертью бытие,
Она опять его живит.
И эта жизнь пуста, мрачна,
Как пропасть, где не знают дна:
Глотая всё, добро и зло,
Не наполняется она.
Взгляни на бледное чело,
Приметь морщин печальный ряд,
Неровный ход моих речей,
Мой горький смех, мой дикий взгляд
При вспоминанье прошлых дней,
И если тотчас не прочтешь
Ты ясно всех моих страстей,
То вечно, вечно не поймешь
Того, кто за безумный сон,
За миг столетьями казнен.
Я пережил звезду свою;
Как дым рассыпалась она,
Рукой творца раздроблена;
Но смерти верной на краю,
Взирая на погибший мир,
Я жил один, забыт и сир.
По беспредельности небес
Блуждал я много, много лет
И зрел, как старый мир исчез
И как родился новый свет;
И страсти первые людей
Не скрылись от моих очей.
И ныне я живу меж вас,
Бессмертный смертную люблю.
И с трепетом свиданья час,
Как пылкий юноша, ловлю.
Когда же род людей пройдет
И землю вечность разобьет,
Услышав грозную трубу,
Я в новый удалюся мир
И стану там, как прежде сир,
Свою оплакивать судьбу.
Вот повесть чудная моя;
Поверь иль нет, мне всё равно —
Доверчивое сердце я
Привык не находить давно;
Однако ж я молю: поверь
И тем тоску мою умерь.
Никто не мог тебя любить
Так пламенно, как я теперь.
Что сердце попусту язвить,
Зачем вдвойне его казнить?
Но нет, ты плачешь. Я любим,
Хоть только существом одним,
Хоть в первый и последний раз.
Мой ум светлей отныне стал,
И, признаюсь, лишь в этот час
Я умереть бы не желал.
*
Дева. Я тебя не понимаю, Азраил, ты
говоришь так темно. Ты видел другой мир, где
ж он? В нашем законе ничего не сказано о людях,
живших прежде нас.
Азраил. Потому что закон Моисея не
существовал прежде земли.
Дева. Полно, ты меня хочешь
только испугать.
Азраил (бледнеет).
Дева. Я пришла сюда, чтобы с тобой
проститься, мой милый. Моя мать говорит, что
покамест это должно, я иду замуж. Мой жених
славный воин, его шлем блестит, как жар,
и меч его опаснее молнии.
Азраил. Вот женщина! Она обнимает
одного и отдает свое сердце другому!
Дева. Что сказал ты? О, не сердись.
Азраил. Я не сержусь, (горько)
и за что сердиться?