Где-то среди нас, но всё же наособицу
Живёт самая таинственная из рас.
Они себя называют роммалэ,
Я их по-прежнему зову цыганами.
Когда я в молодости играл на улице,
Когда брался за жизнь по-своему,
Они уже давно были там и играли так,
Что и поэту, бывало, не хватало слов.
Цыганская душа во мне играет,
Хоть красота, да и кровь не та.
Цыганская душа моя,
Когда плачет, поёт: нананай нана.
Цыганскую душу имею,
Потому пою и потому играю.
Когда отчаяние сердце рвёт,
Тогда пою: лелелей леле.
И в моей жизни ведь было так,
Что я взирал на вольный свет из-за решётки.
Встречал я тогда многих из них,
И каждый был человеком, поверь мне.
Не раз, не два бывало так,
Что, когда на окно садилась птица,
По тёмному лицу текла слеза,
И цыган пел: нананай нана.
Цыганская душа во мне играет,
Хоть красота, да и кровь не та.
Цыганская душа моя,
Когда плачет, поёт: нананай нана.
Цыганскую душу имею,
Потому пою и потому играю.
Когда отчаяние сердце рвёт,
Тогда пою: лелелей леле.
Время течёт, его ничто не остановит:
Ни операция, ни переливание крови.
Что есть теперь, то минует и уже не вернётся,
Следовало бы отрясти с колен пыль.
Дайте мне вспомнить то время,
Ибо вскоре уже не будет нас.
Стефан на скрипке красиво играл,
А мне было двадцать вёсен.
Пускай же он мне сыграет ещё один раз,
Пускай же отступит назад подлое время.
Красиво и страшно было, что тут скрывать,
И этого уже ничто у меня не отберёт.
Цыганская душа во мне играет,
Хоть красота, да и кровь не та.
Цыганская душа моя,
Когда плачет, поёт: нананай нана.
Цыганскую душу имею,
Потому пою и потому играю.
Когда отчаяние сердце рвёт,
Тогда пою: лелелей леле.
Лелелей леле, лелелей леле, лелелей леле, лелелей леле,
Лелелей леле, лелейлей леле, лелелей леле, лелелей леле.